Мак­пан в школе вы­да­ли ин­фор­ма­ци­он­ный ли­сток, в ко­то­ром го­во­рит­ся: «Луч­ший спо­соб борь­бы с ви­ру­сом грип­па — иметь здо­ро­вое тело. Еже­днев­ная гим­на­сти­ка и опре­де­лен­ный ра­ци­он, со­дер­жа­щий много ово­щей и фрук­тов, ре­ко­мен­ду­ют­ся, чтобы по­мочь им­му­ни­те­ту бо­роть­ся с ви­ру­сом. Есть еще спо­соб борь­бы с этим опас­ным вра­гом — вак­ци­на­ция. При­вив­ки бес­плат­ны и до­ступ­ны всем. Уча­стие доб­ро­воль­ное. По утвер­жде­нию ме­ди­цин­ских ра­бот­ни­ков, во­вре­мя про­ве­ден­ная вак­ци­на­ция по­мо­жет из­бе­жать за­бо­ле­ва­ния или пе­ре­бо­леть в лёгкой форме. Од­на­ко она может вы­звать уста­лость, не­боль­шую тем­пе­ра­ту­ру и боль в руке.

На се­го­дняш­ний день им­му­ни­за­цию про­хо­дит толь­ко 10% на­се­ле­ния стра­ны».

Мак­пан в школе вы­да­ли ин­фор­ма­ци­он­ный ли­сток, в ко­то­ром го­во­рит­ся: «Луч­ший спо­соб борь­бы с ви­ру­сом грип­па — иметь здо­ро­вое тело. Еже­днев­ная гим­на­сти­ка и опре­де­лен­ный ра­ци­он, со­дер­жа­щий много ово­щей и фрук­тов, ре­ко­мен­ду­ют­ся, чтобы по­мочь им­му­ни­те­ту бо­роть­ся с ви­ру­сом. Есть еще спо­соб борь­бы с этим опас­ным вра­гом — вак­ци­на­ция. При­вив­ки бес­плат­ны и до­ступ­ны всем. Уча­стие доб­ро­воль­ное. По утвер­жде­нию ме­ди­цин­ских ра­бот­ни­ков, во­вре­мя про­ве­ден­ная вак­ци­на­ция по­мо­жет из­бе­жать за­бо­ле­ва­ния или пе­ре­бо­леть в лёгкой форме. Од­на­ко она может вы­звать уста­лость, не­боль­шую тем­пе­ра­ту­ру и боль в руке.

На се­го­дняш­ний день им­му­ни­за­цию про­хо­дит толь­ко 10% на­се­ле­ния стра­ны».

Лес вме­сте с рекой вли­вал­ся в океан. Солёная вода ка­ча­лась между ство­лов. Лес рас­ту­щий из моря! Ман­гры...

Впе­ре­ди, уро­нив в воду уз­ло­ва­тые корни, сто­я­ло де­ре­во. С него при моем при­бли­же­нии кто-то го­ло­вой вниз бро­сил­ся в воду. Ля­гуш­ка? Я сде­лал шаг. Бульк! Бульк! Еще один такой пры­гун, про­чер­тив по воз­ду­ху дугу, упал на мел­ко­во­дье. Он упал, не смог ныр­нуть и вдруг, тре­пе­ща — не то плав­ни­ка­ми, не то кры­лья­ми, — понёсся по воде. До­бе­жав до глу­бо­ко­го места, та­ин­ствен­ное су­ще­ство ис­чез­ло.

Я на­пра­вил­ся к де­ре­ву и стал осто­рож­но об­хо­дить его во­круг. Прямо про­тив моего носа, при­жав­шись пу­зеч­ком к ство­лу, на де­ре­ве си­де­ла рыбка и по-ля­гу­ша­чьи та­ра­щи­лась на меня. Я при­та­ил­ся. За­мер­ла и она.

На лоб мне сел комар. Я по­ше­ве­лил бро­вя­ми. Этого лёгкого дви­же­ния ока­за­лось до­ста­точ­но — рыбка толк­ну­лась плав­ни­ка­ми, рас­пра­ви­ла их и го­ло­вой вниз по­ле­те­ла в воду. Бульк! Сле­дом за ней по­пры­га­ли не за­ме­чен­ные мною её по­дру­ги.

Ну и рыбы! Ле­та­ют по воз­ду­ху, бе­га­ют по­су­ху.

Или­стые пры­гу­ны — я узнал их.

Уди­ви­тель­ный, сто­я­щий по ко­ле­но в воде лес населён и уди­ви­тель­ны­ми оби­та­те­ля­ми.

Лес вме­сте с рекой вли­вал­ся в океан. Солёная вода ка­ча­лась между ство­лов. Лес рас­ту­щий из моря! Ман­гры...

Впе­ре­ди, уро­нив в воду уз­ло­ва­тые корни, сто­я­ло де­ре­во. С него при моем при­бли­же­нии кто-то го­ло­вой вниз бро­сил­ся в воду. Ля­гуш­ка? Я сде­лал шаг. Бульк! Бульк! Еще один такой пры­гун, про­чер­тив по воз­ду­ху дугу, упал на мел­ко­во­дье. Он упал, не смог ныр­нуть и вдруг, тре­пе­ща — не то плав­ни­ка­ми, не то кры­лья­ми, — понёсся по воде. До­бе­жав до глу­бо­ко­го места, та­ин­ствен­ное су­ще­ство ис­чез­ло.

Я на­пра­вил­ся к де­ре­ву и стал осто­рож­но об­хо­дить его во­круг. Прямо про­тив моего носа, при­жав­шись пу­зеч­ком к ство­лу, на де­ре­ве си­де­ла рыбка и по-ля­гу­ша­чьи та­ра­щи­лась на меня. Я при­та­ил­ся. За­мер­ла и она.

На лоб мне сел комар. Я по­ше­ве­лил бро­вя­ми. Этого лёгкого дви­же­ния ока­за­лось до­ста­точ­но — рыбка толк­ну­лась плав­ни­ка­ми, рас­пра­ви­ла их и го­ло­вой вниз по­ле­те­ла в воду. Бульк! Сле­дом за ней по­пры­га­ли не за­ме­чен­ные мною её по­дру­ги.

Ну и рыбы! Ле­та­ют по воз­ду­ху, бе­га­ют по­су­ху.

Или­стые пры­гу­ны — я узнал их.

Уди­ви­тель­ный, сто­я­щий по ко­ле­но в воде лес населён и уди­ви­тель­ны­ми оби­та­те­ля­ми.

Лес вме­сте с рекой вли­вал­ся в океан. Солёная вода ка­ча­лась между ство­лов. Лес рас­ту­щий из моря! Ман­гры...

Впе­ре­ди, уро­нив в воду уз­ло­ва­тые корни, сто­я­ло де­ре­во. С него при моем при­бли­же­нии кто-то го­ло­вой вниз бро­сил­ся в воду. Ля­гуш­ка? Я сде­лал шаг. Бульк! Бульк! Еще один такой пры­гун, про­чер­тив по воз­ду­ху дугу, упал на мел­ко­во­дье. Он упал, не смог ныр­нуть и вдруг, тре­пе­ща — не то плав­ни­ка­ми, не то кры­лья­ми, — понёсся по воде. До­бе­жав до глу­бо­ко­го места, та­ин­ствен­ное су­ще­ство ис­чез­ло.

Я на­пра­вил­ся к де­ре­ву и стал осто­рож­но об­хо­дить его во­круг. Прямо про­тив моего носа, при­жав­шись пу­зеч­ком к ство­лу, на де­ре­ве си­де­ла рыбка и по-ля­гу­ша­чьи та­ра­щи­лась на меня. Я при­та­ил­ся. За­мер­ла и она.

На лоб мне сел комар. Я по­ше­ве­лил бро­вя­ми. Этого лёгкого дви­же­ния ока­за­лось до­ста­точ­но — рыбка толк­ну­лась плав­ни­ка­ми, рас­пра­ви­ла их и го­ло­вой вниз по­ле­те­ла в воду. Бульк! Сле­дом за ней по­пры­га­ли не за­ме­чен­ные мною её по­дру­ги.

Ну и рыбы! Ле­та­ют по воз­ду­ху, бе­га­ют по­су­ху.

Или­стые пры­гу­ны — я узнал их.

Уди­ви­тель­ный, сто­я­щий по ко­ле­но в воде лес населён и уди­ви­тель­ны­ми оби­та­те­ля­ми.

Лес вме­сте с рекой вли­вал­ся в океан. Солёная вода ка­ча­лась между ство­лов. Лес рас­ту­щий из моря! Ман­гры...

Впе­ре­ди, уро­нив в воду уз­ло­ва­тые корни, сто­я­ло де­ре­во. С него при моем при­бли­же­нии кто-то го­ло­вой вниз бро­сил­ся в воду. Ля­гуш­ка? Я сде­лал шаг. Бульк! Бульк! Еще один такой пры­гун, про­чер­тив по воз­ду­ху дугу, упал на мел­ко­во­дье. Он упал, не смог ныр­нуть и вдруг, тре­пе­ща — не то плав­ни­ка­ми, не то кры­лья­ми, — понёсся по воде. До­бе­жав до глу­бо­ко­го места, та­ин­ствен­ное су­ще­ство ис­чез­ло.

Я на­пра­вил­ся к де­ре­ву и стал осто­рож­но об­хо­дить его во­круг. Прямо про­тив моего носа, при­жав­шись пу­зеч­ком к ство­лу, на де­ре­ве си­де­ла рыбка и по-ля­гу­ша­чьи та­ра­щи­лась на меня. Я при­та­ил­ся. За­мер­ла и она.

На лоб мне сел комар. Я по­ше­ве­лил бро­вя­ми. Этого лёгкого дви­же­ния ока­за­лось до­ста­точ­но — рыбка толк­ну­лась плав­ни­ка­ми, рас­пра­ви­ла их и го­ло­вой вниз по­ле­те­ла в воду. Бульк! Сле­дом за ней по­пры­га­ли не за­ме­чен­ные мною её по­дру­ги.

Ну и рыбы! Ле­та­ют по воз­ду­ху, бе­га­ют по­су­ху.

Или­стые пры­гу­ны — я узнал их.

Уди­ви­тель­ный, сто­я­щий по ко­ле­но в воде лес населён и уди­ви­тель­ны­ми оби­та­те­ля­ми.

1. Ле­ген­да о том, что стра­ус за­ка­пы­ва­ет­ся го­ло­вой в песок в слу­чае вне­зап­ной опас­но­сти, за­ро­ди­лась еще во вре­ме­на Рим­ской Им­пе­рии. Со­глас­но рас­ска­зам тех вре­мен, стра­ус пря­чет го­ло­ву в песок для того, чтобы обез­опа­сить себя. Так он мень­ше бро­са­ет­ся в глаза со своей длин­ной шеей. Сквозь сто­ле­тия дошла к нам эта за­бав­ная фраза «За­ка­пы­вать го­ло­ву в песок».

2. Что же де­ла­ют стра­у­сы на самом деле, когда видят перед собой опас­ность?

3. Стра­у­сы — уни­каль­ные пер­на­тые. В связи с тем, что они могут, бегая, раз­го­нять­ся до ско­ро­сти в 70 ки­ло­мет­ров в час, они, в слу­чае воз­ник­но­ве­ния опас­но­сти, про­сто-на­про­сто убе­га­ют.

4. Если опас­ность не столь су­ще­ствен­ная, стра­ус, на самом деле, может дать се­рьез­ный отпор обид­чи­ку. Его лапы вме­сте с креп­ки­ми и длин­ны­ми ког­тя­ми яв­ля­ют­ся мощ­ным ору­жи­ем. Если же ис­точ­ник опас­но­сти на­хо­дит­ся не­да­ле­ко от стра­у­са, и опас­ность до­ста­точ­но се­рьез­на, а из­бе­жать ее нет воз­мож­но­сти, то стра­ус может про­сто упасть на землю и не ше­ве­лить­ся, при этом вы­тя­нув шею по земле, при­тво­рив­шись мерт­вым. К тому же цвет пе­рье­во­го по­кро­ва стра­у­са за­ме­ча­тель­но со­че­та­ет­ся с цве­том почвы.

5. Миф о том, что стра­у­сы за­ры­ва­ют го­ло­ву в песок, воз­ник вслед­ствие того, что стра­у­сы, на самом деле, про­сто на­кло­ня­ют­ся го­ле­вой к песку, чтобы съесть его, а не по­то­му, что они пря­чут в него го­ло­ву. Со­глас­но про­ве­ден­ным ис­сле­до­ва­ни­ям, счи­та­ет­ся, что песок они упо­треб­ля­ют для обес­пе­че­ния про­цес­са из­мель­че­ния жест­кой еды в своем же­луд­ке.

6. Го­ло­ву в песок стра­у­сы могут пря­тать и в том слу­чае, когда им до­ку­ча­ют па­ра­зи­ты. Как пра­ви­ло, го­ло­ву в песок они по­гру­жа­ют после ку­па­ния. Когда эти па­ра­зи­ты убе­га­ют и по­ги­ба­ют, то стра­ус с чув­ством вы­пол­нен­ной мис­сии встря­хи­ва­ет го­ло­вой и тря­сет телом.

1. Ле­ген­да о том, что стра­ус за­ка­пы­ва­ет­ся го­ло­вой в песок в слу­чае вне­зап­ной опас­но­сти, за­ро­ди­лась еще во вре­ме­на Рим­ской Им­пе­рии. Со­глас­но рас­ска­зам тех вре­мен, стра­ус пря­чет го­ло­ву в песок для того, чтобы обез­опа­сить себя. Так он мень­ше бро­са­ет­ся в глаза со своей длин­ной шеей. Сквозь сто­ле­тия дошла к нам эта за­бав­ная фраза «За­ка­пы­вать го­ло­ву в песок».

2. Что же де­ла­ют стра­у­сы на самом деле, когда видят перед собой опас­ность?

3. Стра­у­сы — уни­каль­ные пер­на­тые. В связи с тем, что они могут, бегая, раз­го­нять­ся до ско­ро­сти в 70 ки­ло­мет­ров в час, они, в слу­чае воз­ник­но­ве­ния опас­но­сти, про­сто-на­про­сто убе­га­ют.

4. Если опас­ность не столь су­ще­ствен­ная, стра­ус, на самом деле, может дать се­рьез­ный отпор обид­чи­ку. Его лапы вме­сте с креп­ки­ми и длин­ны­ми ког­тя­ми яв­ля­ют­ся мощ­ным ору­жи­ем. Если же ис­точ­ник опас­но­сти на­хо­дит­ся не­да­ле­ко от стра­у­са, и опас­ность до­ста­точ­но се­рьез­на, а из­бе­жать ее нет воз­мож­но­сти, то стра­ус может про­сто упасть на землю и не ше­ве­лить­ся, при этом вы­тя­нув шею по земле, при­тво­рив­шись мерт­вым. К тому же цвет пе­рье­во­го по­кро­ва стра­у­са за­ме­ча­тель­но со­че­та­ет­ся с цве­том почвы.

5. Миф о том, что стра­у­сы за­ры­ва­ют го­ло­ву в песок, воз­ник вслед­ствие того, что стра­у­сы, на самом деле, про­сто на­кло­ня­ют­ся го­ле­вой к песку, чтобы съесть его, а не по­то­му, что они пря­чут в него го­ло­ву. Со­глас­но про­ве­ден­ным ис­сле­до­ва­ни­ям, счи­та­ет­ся, что песок они упо­треб­ля­ют для обес­пе­че­ния про­цес­са из­мель­че­ния жест­кой еды в своем же­луд­ке.

6. Го­ло­ву в песок стра­у­сы могут пря­тать и в том слу­чае, когда им до­ку­ча­ют па­ра­зи­ты. Как пра­ви­ло, го­ло­ву в песок они по­гру­жа­ют после ку­па­ния. Когда эти па­ра­зи­ты убе­га­ют и по­ги­ба­ют, то стра­ус с чув­ством вы­пол­нен­ной мис­сии встря­хи­ва­ет го­ло­вой и тря­сет телом.

1. Ле­ген­да о том, что стра­ус за­ка­пы­ва­ет­ся го­ло­вой в песок в слу­чае вне­зап­ной опас­но­сти, за­ро­ди­лась еще во вре­ме­на Рим­ской Им­пе­рии. Со­глас­но рас­ска­зам тех вре­мен, стра­ус пря­чет го­ло­ву в песок для того, чтобы обез­опа­сить себя. Так он мень­ше бро­са­ет­ся в глаза со своей длин­ной шеей. Сквозь сто­ле­тия дошла к нам эта за­бав­ная фраза «За­ка­пы­вать го­ло­ву в песок».

2. Что же де­ла­ют стра­у­сы на самом деле, когда видят перед собой опас­ность?

3. Стра­у­сы — уни­каль­ные пер­на­тые. В связи с тем, что они могут, бегая, раз­го­нять­ся до ско­ро­сти в 70 ки­ло­мет­ров в час, они, в слу­чае воз­ник­но­ве­ния опас­но­сти, про­сто-на­про­сто убе­га­ют.

4. Если опас­ность не столь су­ще­ствен­ная, стра­ус, на самом деле, может дать се­рьез­ный отпор обид­чи­ку. Его лапы вме­сте с креп­ки­ми и длин­ны­ми ког­тя­ми яв­ля­ют­ся мощ­ным ору­жи­ем. Если же ис­точ­ник опас­но­сти на­хо­дит­ся не­да­ле­ко от стра­у­са, и опас­ность до­ста­точ­но се­рьез­на, а из­бе­жать ее нет воз­мож­но­сти, то стра­ус может про­сто упасть на землю и не ше­ве­лить­ся, при этом вы­тя­нув шею по земле, при­тво­рив­шись мерт­вым. К тому же цвет пе­рье­во­го по­кро­ва стра­у­са за­ме­ча­тель­но со­че­та­ет­ся с цве­том почвы.

5. Миф о том, что стра­у­сы за­ры­ва­ют го­ло­ву в песок, воз­ник вслед­ствие того, что стра­у­сы, на самом деле, про­сто на­кло­ня­ют­ся го­ле­вой к песку, чтобы съесть его, а не по­то­му, что они пря­чут в него го­ло­ву. Со­глас­но про­ве­ден­ным ис­сле­до­ва­ни­ям, счи­та­ет­ся, что песок они упо­треб­ля­ют для обес­пе­че­ния про­цес­са из­мель­че­ния жест­кой еды в своем же­луд­ке.

6. Го­ло­ву в песок стра­у­сы могут пря­тать и в том слу­чае, когда им до­ку­ча­ют па­ра­зи­ты. Как пра­ви­ло, го­ло­ву в песок они по­гру­жа­ют после ку­па­ния. Когда эти па­ра­зи­ты убе­га­ют и по­ги­ба­ют, то стра­ус с чув­ством вы­пол­нен­ной мис­сии встря­хи­ва­ет го­ло­вой и тря­сет телом.

1. Ле­ген­да о том, что стра­ус за­ка­пы­ва­ет­ся го­ло­вой в песок в слу­чае вне­зап­ной опас­но­сти, за­ро­ди­лась еще во вре­ме­на Рим­ской Им­пе­рии. Со­глас­но рас­ска­зам тех вре­мен, стра­ус пря­чет го­ло­ву в песок для того, чтобы обез­опа­сить себя. Так он мень­ше бро­са­ет­ся в глаза со своей длин­ной шеей. Сквозь сто­ле­тия дошла к нам эта за­бав­ная фраза «За­ка­пы­вать го­ло­ву в песок».

2. Что же де­ла­ют стра­у­сы на самом деле, когда видят перед собой опас­ность?

3. Стра­у­сы — уни­каль­ные пер­на­тые. В связи с тем, что они могут, бегая, раз­го­нять­ся до ско­ро­сти в 70 ки­ло­мет­ров в час, они, в слу­чае воз­ник­но­ве­ния опас­но­сти, про­сто-на­про­сто убе­га­ют.

4. Если опас­ность не столь су­ще­ствен­ная, стра­ус, на самом деле, может дать се­рьез­ный отпор обид­чи­ку. Его лапы вме­сте с креп­ки­ми и длин­ны­ми ког­тя­ми яв­ля­ют­ся мощ­ным ору­жи­ем. Если же ис­точ­ник опас­но­сти на­хо­дит­ся не­да­ле­ко от стра­у­са, и опас­ность до­ста­точ­но се­рьез­на, а из­бе­жать ее нет воз­мож­но­сти, то стра­ус может про­сто упасть на землю и не ше­ве­лить­ся, при этом вы­тя­нув шею по земле, при­тво­рив­шись мерт­вым. К тому же цвет пе­рье­во­го по­кро­ва стра­у­са за­ме­ча­тель­но со­че­та­ет­ся с цве­том почвы.

5. Миф о том, что стра­у­сы за­ры­ва­ют го­ло­ву в песок, воз­ник вслед­ствие того, что стра­у­сы, на самом деле, про­сто на­кло­ня­ют­ся го­ле­вой к песку, чтобы съесть его, а не по­то­му, что они пря­чут в него го­ло­ву. Со­глас­но про­ве­ден­ным ис­сле­до­ва­ни­ям, счи­та­ет­ся, что песок они упо­треб­ля­ют для обес­пе­че­ния про­цес­са из­мель­че­ния жест­кой еды в своем же­луд­ке.

6. Го­ло­ву в песок стра­у­сы могут пря­тать и в том слу­чае, когда им до­ку­ча­ют па­ра­зи­ты. Как пра­ви­ло, го­ло­ву в песок они по­гру­жа­ют после ку­па­ния. Когда эти па­ра­зи­ты убе­га­ют и по­ги­ба­ют, то стра­ус с чув­ством вы­пол­нен­ной мис­сии встря­хи­ва­ет го­ло­вой и тря­сет телом.

1. Ле­ген­да о том, что стра­ус за­ка­пы­ва­ет­ся го­ло­вой в песок в слу­чае вне­зап­ной опас­но­сти, за­ро­ди­лась еще во вре­ме­на Рим­ской Им­пе­рии. Со­глас­но рас­ска­зам тех вре­мен, стра­ус пря­чет го­ло­ву в песок для того, чтобы обез­опа­сить себя. Так он мень­ше бро­са­ет­ся в глаза со своей длин­ной шеей. Сквозь сто­ле­тия дошла к нам эта за­бав­ная фраза «За­ка­пы­вать го­ло­ву в песок».

2. Что же де­ла­ют стра­у­сы на самом деле, когда видят перед собой опас­ность?

3. Стра­у­сы — уни­каль­ные пер­на­тые. В связи с тем, что они могут, бегая, раз­го­нять­ся до ско­ро­сти в 70 ки­ло­мет­ров в час, они, в слу­чае воз­ник­но­ве­ния опас­но­сти, про­сто-на­про­сто убе­га­ют.

4. Если опас­ность не столь су­ще­ствен­ная, стра­ус, на самом деле, может дать се­рьез­ный отпор обид­чи­ку. Его лапы вме­сте с креп­ки­ми и длин­ны­ми ког­тя­ми яв­ля­ют­ся мощ­ным ору­жи­ем. Если же ис­точ­ник опас­но­сти на­хо­дит­ся не­да­ле­ко от стра­у­са, и опас­ность до­ста­точ­но се­рьез­на, а из­бе­жать ее нет воз­мож­но­сти, то стра­ус может про­сто упасть на землю и не ше­ве­лить­ся, при этом вы­тя­нув шею по земле, при­тво­рив­шись мерт­вым. К тому же цвет пе­рье­во­го по­кро­ва стра­у­са за­ме­ча­тель­но со­че­та­ет­ся с цве­том почвы.

5. Миф о том, что стра­у­сы за­ры­ва­ют го­ло­ву в песок, воз­ник вслед­ствие того, что стра­у­сы, на самом деле, про­сто на­кло­ня­ют­ся го­ле­вой к песку, чтобы съесть его, а не по­то­му, что они пря­чут в него го­ло­ву. Со­глас­но про­ве­ден­ным ис­сле­до­ва­ни­ям, счи­та­ет­ся, что песок они упо­треб­ля­ют для обес­пе­че­ния про­цес­са из­мель­че­ния жест­кой еды в своем же­луд­ке.

6. Го­ло­ву в песок стра­у­сы могут пря­тать и в том слу­чае, когда им до­ку­ча­ют па­ра­зи­ты. Как пра­ви­ло, го­ло­ву в песок они по­гру­жа­ют после ку­па­ния. Когда эти па­ра­зи­ты убе­га­ют и по­ги­ба­ют, то стра­ус с чув­ством вы­пол­нен­ной мис­сии встря­хи­ва­ет го­ло­вой и тря­сет телом.

1. Ле­ген­да о том, что стра­ус за­ка­пы­ва­ет­ся го­ло­вой в песок в слу­чае вне­зап­ной опас­но­сти, за­ро­ди­лась еще во вре­ме­на Рим­ской Им­пе­рии. Со­глас­но рас­ска­зам тех вре­мен, стра­ус пря­чет го­ло­ву в песок для того, чтобы обез­опа­сить себя. Так он мень­ше бро­са­ет­ся в глаза со своей длин­ной шеей. Сквозь сто­ле­тия дошла к нам эта за­бав­ная фраза «За­ка­пы­вать го­ло­ву в песок».

2. Что же де­ла­ют стра­у­сы на самом деле, когда видят перед собой опас­ность?

3. Стра­у­сы — уни­каль­ные пер­на­тые. В связи с тем, что они могут, бегая, раз­го­нять­ся до ско­ро­сти в 70 ки­ло­мет­ров в час, они, в слу­чае воз­ник­но­ве­ния опас­но­сти, про­сто-на­про­сто убе­га­ют.

4. Если опас­ность не столь су­ще­ствен­ная, стра­ус, на самом деле, может дать се­рьез­ный отпор обид­чи­ку. Его лапы вме­сте с креп­ки­ми и длин­ны­ми ког­тя­ми яв­ля­ют­ся мощ­ным ору­жи­ем. Если же ис­точ­ник опас­но­сти на­хо­дит­ся не­да­ле­ко от стра­у­са, и опас­ность до­ста­точ­но се­рьез­на, а из­бе­жать ее нет воз­мож­но­сти, то стра­ус может про­сто упасть на землю и не ше­ве­лить­ся, при этом вы­тя­нув шею по земле, при­тво­рив­шись мерт­вым. К тому же цвет пе­рье­во­го по­кро­ва стра­у­са за­ме­ча­тель­но со­че­та­ет­ся с цве­том почвы.

5. Миф о том, что стра­у­сы за­ры­ва­ют го­ло­ву в песок, воз­ник вслед­ствие того, что стра­у­сы, на самом деле, про­сто на­кло­ня­ют­ся го­ле­вой к песку, чтобы съесть его, а не по­то­му, что они пря­чут в него го­ло­ву. Со­глас­но про­ве­ден­ным ис­сле­до­ва­ни­ям, счи­та­ет­ся, что песок они упо­треб­ля­ют для обес­пе­че­ния про­цес­са из­мель­че­ния жест­кой еды в своем же­луд­ке.

6. Го­ло­ву в песок стра­у­сы могут пря­тать и в том слу­чае, когда им до­ку­ча­ют па­ра­зи­ты. Как пра­ви­ло, го­ло­ву в песок они по­гру­жа­ют после ку­па­ния. Когда эти па­ра­зи­ты убе­га­ют и по­ги­ба­ют, то стра­ус с чув­ством вы­пол­нен­ной мис­сии встря­хи­ва­ет го­ло­вой и тря­сет телом.

По­ня­тие пат­ри­о­тиз­ма имеет на каж­дом из бе­ре­гов Ла-Манша свои ню­ан­сы. Если фран­цуз любит свою землю за то, что она по­ли­та потом и кро­вью по­ко­ле­ний, за тот труд, ко­то­рый с ней свя­зан, труд па­ха­ря и труд воина, то ан­гли­ча­нин любит свою землю как род­ной дом, как то место, с ко­то­рым у че­ло­ве­ка свя­за­ны не тя­го­ты по­все­днев­но­го труда, а ра­до­сти до­су­га. Образ ро­ди­ны для него — это об­не­сен­ный живой из­го­ро­дью па­ли­сад­ник под ок­на­ми, ко­то­рый он охо­ра­ши­ва­ет, ра­ду­ясь вос­крес­но­му дню. Имен­но эту из­го­родь, а не розу и не ан­тич­ную деву с тре­зуб­цем вла­ды­чи­цы морей сле­до­ва­ло бы счи­тать на­ци­о­наль­ным сим­во­лом ан­гли­чан.

Дей­стви­тель­но, Ан­глия — это цар­ство част­ной жизни, гер­бом ко­то­ро­го могло бы стать изоб­ра­же­ние из­го­ро­ди и девиз: «Мой дом — моя кре­пость».

Ан­гли­ча­нин под­со­зна­тель­но стре­мит­ся от­го­ро­дить свою част­ную жизнь от внеш­не­го мира. «Мы любим быть сами по себе» — гла­сит из­люб­лен­ная фраза. Какие бы от­но­ше­ния ни сло­жи­лись между со­се­дя­ми, каж­дый из них стро­го дер­жит­ся своей сто­ро­ны из­го­ро­ди. Даже если смеж­ные участ­ки не раз­го­ро­же­ны, гра­ни­ца их все равно со­блю­да­ет­ся, слов­но глу­хая стена. Когда дети по не­ве­зе­нию пе­ре­се­ка­ют эту не­ви­ди­мую межу, их тут же с из­ви­не­ни­я­ми за­би­ра­ют об­рат­но (пра­вом экс­тер­ри­то­ри­аль­но­сти поль­зу­ют­ся в по­доб­ных слу­ча­ях лишь такие свя­щен­ные для ан­гли­ча­ни­на су­ще­ства, как со­ба­ки и кошки).

С со­се­дя­ми при­ня­то дер­жать­ся при­вет­ли­во, пре­ду­пре­ди­тель­но, но без какой-либо фа­ми­льяр­но­сти, спо­соб­ной по­ка­зать­ся не­про­ше­ным втор­же­ни­ем в част­ную жизнь. Пер­вая за­по­ведь тут: не лезь в чужие дела. Ан­гли­ча­нин ин­стинк­тив­но от­но­сит­ся к сво­е­му дому как к оса­жден­ной кре­по­сти. Жи­ли­ще его как бы по­вер­ну­то спи­ной к улице. И если хо­зя­ин взду­ма­ет летом по­греть­ся на сол­ныш­ке, он все­гда уся­дет­ся по­за­ди дома, я не перед ним. Окру­жа­ю­щий мир дол­жен оста­вать­ся за по­ро­гом. За­явить­ся к зна­ко­мым за­про­сто, без при­гла­ше­ния или из­ве­стив их перед при­хо­дом по те­ле­фо­ну, здесь не при­ня­то. Не­ожи­дан­ный зво­нок у вход­ной двери — боль­шая ред­кость в Лон­до­не. Если такое и слу­ча­ет­ся, то обыч­но под Новый год, когда это могут быть либо сбор­щи­ки по­жерт­во­ва­ний на бла­го­тво­ри­тель­ные цели, либо рож­де­ствен­ские ви­зи­те­ры — раз­нос­чик газет, мо­лоч­ник, му­сор­щик, рас­счи­ты­ва­ю­щие на чае­вые к празд­ни­ку.

Дом слу­жит ан­гли­ча­ни­ну кре­по­стью, где он может укрыть­ся не толь­ко от не­про­ше­ных по­се­ти­те­лей, но и от на­до­ев­ших забот. Пе­ре­сту­пить ЭТОТ порог зна­чит для ан­гли­ча­ни­на пе­ре­ме­стить­ся в со­вер­шен­но дру­гой мир.

Ан­гли­ча­нин за по­ро­гом сво­е­го жи­ли­ща пол­но­стью осво­бож­да­ет­ся не толь­ко от по­все­днев­ных забот, но и от по­сто­рон­не­го на­жи­ма.

По­ня­тие пат­ри­о­тиз­ма имеет на каж­дом из бе­ре­гов Ла-Манша свои ню­ан­сы. Если фран­цуз любит свою землю за то, что она по­ли­та потом и кро­вью по­ко­ле­ний, за тот труд, ко­то­рый с ней свя­зан, труд па­ха­ря и труд воина, то ан­гли­ча­нин любит свою землю как род­ной дом, как то место, с ко­то­рым у че­ло­ве­ка свя­за­ны не тя­го­ты по­все­днев­но­го труда, а ра­до­сти до­су­га. Образ ро­ди­ны для него — это об­не­сен­ный живой из­го­ро­дью па­ли­сад­ник под ок­на­ми, ко­то­рый он охо­ра­ши­ва­ет, ра­ду­ясь вос­крес­но­му дню. Имен­но эту из­го­родь, а не розу и не ан­тич­ную деву с тре­зуб­цем вла­ды­чи­цы морей сле­до­ва­ло бы счи­тать на­ци­о­наль­ным сим­во­лом ан­гли­чан.

Дей­стви­тель­но, Ан­глия — это цар­ство част­ной жизни, гер­бом ко­то­ро­го могло бы стать изоб­ра­же­ние из­го­ро­ди и девиз: «Мой дом — моя кре­пость».

Ан­гли­ча­нин под­со­зна­тель­но стре­мит­ся от­го­ро­дить свою част­ную жизнь от внеш­не­го мира. «Мы любим быть сами по себе» — гла­сит из­люб­лен­ная фраза. Какие бы от­но­ше­ния ни сло­жи­лись между со­се­дя­ми, каж­дый из них стро­го дер­жит­ся своей сто­ро­ны из­го­ро­ди. Даже если смеж­ные участ­ки не раз­го­ро­же­ны, гра­ни­ца их все равно со­блю­да­ет­ся, слов­но глу­хая стена. Когда дети по не­ве­зе­нию пе­ре­се­ка­ют эту не­ви­ди­мую межу, их тут же с из­ви­не­ни­я­ми за­би­ра­ют об­рат­но (пра­вом экс­тер­ри­то­ри­аль­но­сти поль­зу­ют­ся в по­доб­ных слу­ча­ях лишь такие свя­щен­ные для ан­гли­ча­ни­на су­ще­ства, как со­ба­ки и кошки).

С со­се­дя­ми при­ня­то дер­жать­ся при­вет­ли­во, пре­ду­пре­ди­тель­но, но без какой-либо фа­ми­льяр­но­сти, спо­соб­ной по­ка­зать­ся не­про­ше­ным втор­же­ни­ем в част­ную жизнь. Пер­вая за­по­ведь тут: не лезь в чужие дела. Ан­гли­ча­нин ин­стинк­тив­но от­но­сит­ся к сво­е­му дому как к оса­жден­ной кре­по­сти. Жи­ли­ще его как бы по­вер­ну­то спи­ной к улице. И если хо­зя­ин взду­ма­ет летом по­греть­ся на сол­ныш­ке, он все­гда уся­дет­ся по­за­ди дома, я не перед ним. Окру­жа­ю­щий мир дол­жен оста­вать­ся за по­ро­гом. За­явить­ся к зна­ко­мым за­про­сто, без при­гла­ше­ния или из­ве­стив их перед при­хо­дом по те­ле­фо­ну, здесь не при­ня­то. Не­ожи­дан­ный зво­нок у вход­ной двери — боль­шая ред­кость в Лон­до­не. Если такое и слу­ча­ет­ся, то обыч­но под Новый год, когда это могут быть либо сбор­щи­ки по­жерт­во­ва­ний на бла­го­тво­ри­тель­ные цели, либо рож­де­ствен­ские ви­зи­те­ры — раз­нос­чик газет, мо­лоч­ник, му­сор­щик, рас­счи­ты­ва­ю­щие на чае­вые к празд­ни­ку.

Дом слу­жит ан­гли­ча­ни­ну кре­по­стью, где он может укрыть­ся не толь­ко от не­про­ше­ных по­се­ти­те­лей, но и от на­до­ев­ших забот. Пе­ре­сту­пить ЭТОТ порог зна­чит для ан­гли­ча­ни­на пе­ре­ме­стить­ся в со­вер­шен­но дру­гой мир.

Ан­гли­ча­нин за по­ро­гом сво­е­го жи­ли­ща пол­но­стью осво­бож­да­ет­ся не толь­ко от по­все­днев­ных забот, но и от по­сто­рон­не­го на­жи­ма.

По­ня­тие пат­ри­о­тиз­ма имеет на каж­дом из бе­ре­гов Ла-Манша свои ню­ан­сы. Если фран­цуз любит свою землю за то, что она по­ли­та потом и кро­вью по­ко­ле­ний, за тот труд, ко­то­рый с ней свя­зан, труд па­ха­ря и труд воина, то ан­гли­ча­нин любит свою землю как род­ной дом, как то место, с ко­то­рым у че­ло­ве­ка свя­за­ны не тя­го­ты по­все­днев­но­го труда, а ра­до­сти до­су­га. Образ ро­ди­ны для него — это об­не­сен­ный живой из­го­ро­дью па­ли­сад­ник под ок­на­ми, ко­то­рый он охо­ра­ши­ва­ет, ра­ду­ясь вос­крес­но­му дню. Имен­но эту из­го­родь, а не розу и не ан­тич­ную деву с тре­зуб­цем вла­ды­чи­цы морей сле­до­ва­ло бы счи­тать на­ци­о­наль­ным сим­во­лом ан­гли­чан.

Дей­стви­тель­но, Ан­глия — это цар­ство част­ной жизни, гер­бом ко­то­ро­го могло бы стать изоб­ра­же­ние из­го­ро­ди и девиз: «Мой дом — моя кре­пость».

Ан­гли­ча­нин под­со­зна­тель­но стре­мит­ся от­го­ро­дить свою част­ную жизнь от внеш­не­го мира. «Мы любим быть сами по себе» — гла­сит из­люб­лен­ная фраза. Какие бы от­но­ше­ния ни сло­жи­лись между со­се­дя­ми, каж­дый из них стро­го дер­жит­ся своей сто­ро­ны из­го­ро­ди. Даже если смеж­ные участ­ки не раз­го­ро­же­ны, гра­ни­ца их все равно со­блю­да­ет­ся, слов­но глу­хая стена. Когда дети по не­ве­зе­нию пе­ре­се­ка­ют эту не­ви­ди­мую межу, их тут же с из­ви­не­ни­я­ми за­би­ра­ют об­рат­но (пра­вом экс­тер­ри­то­ри­аль­но­сти поль­зу­ют­ся в по­доб­ных слу­ча­ях лишь такие свя­щен­ные для ан­гли­ча­ни­на су­ще­ства, как со­ба­ки и кошки).

С со­се­дя­ми при­ня­то дер­жать­ся при­вет­ли­во, пре­ду­пре­ди­тель­но, но без какой-либо фа­ми­льяр­но­сти, спо­соб­ной по­ка­зать­ся не­про­ше­ным втор­же­ни­ем в част­ную жизнь. Пер­вая за­по­ведь тут: не лезь в чужие дела. Ан­гли­ча­нин ин­стинк­тив­но от­но­сит­ся к сво­е­му дому как к оса­жден­ной кре­по­сти. Жи­ли­ще его как бы по­вер­ну­то спи­ной к улице. И если хо­зя­ин взду­ма­ет летом по­греть­ся на сол­ныш­ке, он все­гда уся­дет­ся по­за­ди дома, я не перед ним. Окру­жа­ю­щий мир дол­жен оста­вать­ся за по­ро­гом. За­явить­ся к зна­ко­мым за­про­сто, без при­гла­ше­ния или из­ве­стив их перед при­хо­дом по те­ле­фо­ну, здесь не при­ня­то. Не­ожи­дан­ный зво­нок у вход­ной двери — боль­шая ред­кость в Лон­до­не. Если такое и слу­ча­ет­ся, то обыч­но под Новый год, когда это могут быть либо сбор­щи­ки по­жерт­во­ва­ний на бла­го­тво­ри­тель­ные цели, либо рож­де­ствен­ские ви­зи­те­ры — раз­нос­чик газет, мо­лоч­ник, му­сор­щик, рас­счи­ты­ва­ю­щие на чае­вые к празд­ни­ку.

Дом слу­жит ан­гли­ча­ни­ну кре­по­стью, где он может укрыть­ся не толь­ко от не­про­ше­ных по­се­ти­те­лей, но и от на­до­ев­ших забот. Пе­ре­сту­пить ЭТОТ порог зна­чит для ан­гли­ча­ни­на пе­ре­ме­стить­ся в со­вер­шен­но дру­гой мир.

Ан­гли­ча­нин за по­ро­гом сво­е­го жи­ли­ща пол­но­стью осво­бож­да­ет­ся не толь­ко от по­все­днев­ных забот, но и от по­сто­рон­не­го на­жи­ма.

По­ня­тие пат­ри­о­тиз­ма имеет на каж­дом из бе­ре­гов Ла-Манша свои ню­ан­сы. Если фран­цуз любит свою землю за то, что она по­ли­та потом и кро­вью по­ко­ле­ний, за тот труд, ко­то­рый с ней свя­зан, труд па­ха­ря и труд воина, то ан­гли­ча­нин любит свою землю как род­ной дом, как то место, с ко­то­рым у че­ло­ве­ка свя­за­ны не тя­го­ты по­все­днев­но­го труда, а ра­до­сти до­су­га. Образ ро­ди­ны для него — это об­не­сен­ный живой из­го­ро­дью па­ли­сад­ник под ок­на­ми, ко­то­рый он охо­ра­ши­ва­ет, ра­ду­ясь вос­крес­но­му дню. Имен­но эту из­го­родь, а не розу и не ан­тич­ную деву с тре­зуб­цем вла­ды­чи­цы морей сле­до­ва­ло бы счи­тать на­ци­о­наль­ным сим­во­лом ан­гли­чан.

Дей­стви­тель­но, Ан­глия — это цар­ство част­ной жизни, гер­бом ко­то­ро­го могло бы стать изоб­ра­же­ние из­го­ро­ди и девиз: «Мой дом — моя кре­пость».

Ан­гли­ча­нин под­со­зна­тель­но стре­мит­ся от­го­ро­дить свою част­ную жизнь от внеш­не­го мира. «Мы любим быть сами по себе» — гла­сит из­люб­лен­ная фраза. Какие бы от­но­ше­ния ни сло­жи­лись между со­се­дя­ми, каж­дый из них стро­го дер­жит­ся своей сто­ро­ны из­го­ро­ди. Даже если смеж­ные участ­ки не раз­го­ро­же­ны, гра­ни­ца их все равно со­блю­да­ет­ся, слов­но глу­хая стена. Когда дети по не­ве­зе­нию пе­ре­се­ка­ют эту не­ви­ди­мую межу, их тут же с из­ви­не­ни­я­ми за­би­ра­ют об­рат­но (пра­вом экс­тер­ри­то­ри­аль­но­сти поль­зу­ют­ся в по­доб­ных слу­ча­ях лишь такие свя­щен­ные для ан­гли­ча­ни­на су­ще­ства, как со­ба­ки и кошки).

С со­се­дя­ми при­ня­то дер­жать­ся при­вет­ли­во, пре­ду­пре­ди­тель­но, но без какой-либо фа­ми­льяр­но­сти, спо­соб­ной по­ка­зать­ся не­про­ше­ным втор­же­ни­ем в част­ную жизнь. Пер­вая за­по­ведь тут: не лезь в чужие дела. Ан­гли­ча­нин ин­стинк­тив­но от­но­сит­ся к сво­е­му дому как к оса­жден­ной кре­по­сти. Жи­ли­ще его как бы по­вер­ну­то спи­ной к улице. И если хо­зя­ин взду­ма­ет летом по­греть­ся на сол­ныш­ке, он все­гда уся­дет­ся по­за­ди дома, я не перед ним. Окру­жа­ю­щий мир дол­жен оста­вать­ся за по­ро­гом. За­явить­ся к зна­ко­мым за­про­сто, без при­гла­ше­ния или из­ве­стив их перед при­хо­дом по те­ле­фо­ну, здесь не при­ня­то. Не­ожи­дан­ный зво­нок у вход­ной двери — боль­шая ред­кость в Лон­до­не. Если такое и слу­ча­ет­ся, то обыч­но под Новый год, когда это могут быть либо сбор­щи­ки по­жерт­во­ва­ний на бла­го­тво­ри­тель­ные цели, либо рож­де­ствен­ские ви­зи­те­ры — раз­нос­чик газет, мо­лоч­ник, му­сор­щик, рас­счи­ты­ва­ю­щие на чае­вые к празд­ни­ку.

Дом слу­жит ан­гли­ча­ни­ну кре­по­стью, где он может укрыть­ся не толь­ко от не­про­ше­ных по­се­ти­те­лей, но и от на­до­ев­ших забот. Пе­ре­сту­пить ЭТОТ порог зна­чит для ан­гли­ча­ни­на пе­ре­ме­стить­ся в со­вер­шен­но дру­гой мир.

Ан­гли­ча­нин за по­ро­гом сво­е­го жи­ли­ща пол­но­стью осво­бож­да­ет­ся не толь­ко от по­все­днев­ных забот, но и от по­сто­рон­не­го на­жи­ма.

По­ня­тие пат­ри­о­тиз­ма имеет на каж­дом из бе­ре­гов Ла-Манша свои ню­ан­сы. Если фран­цуз любит свою землю за то, что она по­ли­та потом и кро­вью по­ко­ле­ний, за тот труд, ко­то­рый с ней свя­зан, труд па­ха­ря и труд воина, то ан­гли­ча­нин любит свою землю как род­ной дом, как то место, с ко­то­рым у че­ло­ве­ка свя­за­ны не тя­го­ты по­все­днев­но­го труда, а ра­до­сти до­су­га. Образ ро­ди­ны для него — это об­не­сен­ный живой из­го­ро­дью па­ли­сад­ник под ок­на­ми, ко­то­рый он охо­ра­ши­ва­ет, ра­ду­ясь вос­крес­но­му дню. Имен­но эту из­го­родь, а не розу и не ан­тич­ную деву с тре­зуб­цем вла­ды­чи­цы морей сле­до­ва­ло бы счи­тать на­ци­о­наль­ным сим­во­лом ан­гли­чан.

Дей­стви­тель­но, Ан­глия — это цар­ство част­ной жизни, гер­бом ко­то­ро­го могло бы стать изоб­ра­же­ние из­го­ро­ди и девиз: «Мой дом — моя кре­пость».

Ан­гли­ча­нин под­со­зна­тель­но стре­мит­ся от­го­ро­дить свою част­ную жизнь от внеш­не­го мира. «Мы любим быть сами по себе» — гла­сит из­люб­лен­ная фраза. Какие бы от­но­ше­ния ни сло­жи­лись между со­се­дя­ми, каж­дый из них стро­го дер­жит­ся своей сто­ро­ны из­го­ро­ди. Даже если смеж­ные участ­ки не раз­го­ро­же­ны, гра­ни­ца их все равно со­блю­да­ет­ся, слов­но глу­хая стена. Когда дети по не­ве­зе­нию пе­ре­се­ка­ют эту не­ви­ди­мую межу, их тут же с из­ви­не­ни­я­ми за­би­ра­ют об­рат­но (пра­вом экс­тер­ри­то­ри­аль­но­сти поль­зу­ют­ся в по­доб­ных слу­ча­ях лишь такие свя­щен­ные для ан­гли­ча­ни­на су­ще­ства, как со­ба­ки и кошки).

С со­се­дя­ми при­ня­то дер­жать­ся при­вет­ли­во, пре­ду­пре­ди­тель­но, но без какой-либо фа­ми­льяр­но­сти, спо­соб­ной по­ка­зать­ся не­про­ше­ным втор­же­ни­ем в част­ную жизнь. Пер­вая за­по­ведь тут: не лезь в чужие дела. Ан­гли­ча­нин ин­стинк­тив­но от­но­сит­ся к сво­е­му дому как к оса­жден­ной кре­по­сти. Жи­ли­ще его как бы по­вер­ну­то спи­ной к улице. И если хо­зя­ин взду­ма­ет летом по­греть­ся на сол­ныш­ке, он все­гда уся­дет­ся по­за­ди дома, я не перед ним. Окру­жа­ю­щий мир дол­жен оста­вать­ся за по­ро­гом. За­явить­ся к зна­ко­мым за­про­сто, без при­гла­ше­ния или из­ве­стив их перед при­хо­дом по те­ле­фо­ну, здесь не при­ня­то. Не­ожи­дан­ный зво­нок у вход­ной двери — боль­шая ред­кость в Лон­до­не. Если такое и слу­ча­ет­ся, то обыч­но под Новый год, когда это могут быть либо сбор­щи­ки по­жерт­во­ва­ний на бла­го­тво­ри­тель­ные цели, либо рож­де­ствен­ские ви­зи­те­ры — раз­нос­чик газет, мо­лоч­ник, му­сор­щик, рас­счи­ты­ва­ю­щие на чае­вые к празд­ни­ку.

Дом слу­жит ан­гли­ча­ни­ну кре­по­стью, где он может укрыть­ся не толь­ко от не­про­ше­ных по­се­ти­те­лей, но и от на­до­ев­ших забот. Пе­ре­сту­пить ЭТОТ порог зна­чит для ан­гли­ча­ни­на пе­ре­ме­стить­ся в со­вер­шен­но дру­гой мир.

Ан­гли­ча­нин за по­ро­гом сво­е­го жи­ли­ща пол­но­стью осво­бож­да­ет­ся не толь­ко от по­все­днев­ных забот, но и от по­сто­рон­не­го на­жи­ма.

По­ня­тие пат­ри­о­тиз­ма имеет на каж­дом из бе­ре­гов Ла-Манша свои ню­ан­сы. Если фран­цуз любит свою землю за то, что она по­ли­та потом и кро­вью по­ко­ле­ний, за тот труд, ко­то­рый с ней свя­зан, труд па­ха­ря и труд воина, то ан­гли­ча­нин любит свою землю как род­ной дом, как то место, с ко­то­рым у че­ло­ве­ка свя­за­ны не тя­го­ты по­все­днев­но­го труда, а ра­до­сти до­су­га. Образ ро­ди­ны для него — это об­не­сен­ный живой из­го­ро­дью па­ли­сад­ник под ок­на­ми, ко­то­рый он охо­ра­ши­ва­ет, ра­ду­ясь вос­крес­но­му дню. Имен­но эту из­го­родь, а не розу и не ан­тич­ную деву с тре­зуб­цем вла­ды­чи­цы морей сле­до­ва­ло бы счи­тать на­ци­о­наль­ным сим­во­лом ан­гли­чан.

Дей­стви­тель­но, Ан­глия — это цар­ство част­ной жизни, гер­бом ко­то­ро­го могло бы стать изоб­ра­же­ние из­го­ро­ди и девиз: «Мой дом — моя кре­пость».

Ан­гли­ча­нин под­со­зна­тель­но стре­мит­ся от­го­ро­дить свою част­ную жизнь от внеш­не­го мира. «Мы любим быть сами по себе» — гла­сит из­люб­лен­ная фраза. Какие бы от­но­ше­ния ни сло­жи­лись между со­се­дя­ми, каж­дый из них стро­го дер­жит­ся своей сто­ро­ны из­го­ро­ди. Даже если смеж­ные участ­ки не раз­го­ро­же­ны, гра­ни­ца их все равно со­блю­да­ет­ся, слов­но глу­хая стена. Когда дети по не­ве­зе­нию пе­ре­се­ка­ют эту не­ви­ди­мую межу, их тут же с из­ви­не­ни­я­ми за­би­ра­ют об­рат­но (пра­вом экс­тер­ри­то­ри­аль­но­сти поль­зу­ют­ся в по­доб­ных слу­ча­ях лишь такие свя­щен­ные для ан­гли­ча­ни­на су­ще­ства, как со­ба­ки и кошки).

С со­се­дя­ми при­ня­то дер­жать­ся при­вет­ли­во, пре­ду­пре­ди­тель­но, но без какой-либо фа­ми­льяр­но­сти, спо­соб­ной по­ка­зать­ся не­про­ше­ным втор­же­ни­ем в част­ную жизнь. Пер­вая за­по­ведь тут: не лезь в чужие дела. Ан­гли­ча­нин ин­стинк­тив­но от­но­сит­ся к сво­е­му дому как к оса­жден­ной кре­по­сти. Жи­ли­ще его как бы по­вер­ну­то спи­ной к улице. И если хо­зя­ин взду­ма­ет летом по­греть­ся на сол­ныш­ке, он все­гда уся­дет­ся по­за­ди дома, я не перед ним. Окру­жа­ю­щий мир дол­жен оста­вать­ся за по­ро­гом. За­явить­ся к зна­ко­мым за­про­сто, без при­гла­ше­ния или из­ве­стив их перед при­хо­дом по те­ле­фо­ну, здесь не при­ня­то. Не­ожи­дан­ный зво­нок у вход­ной двери — боль­шая ред­кость в Лон­до­не. Если такое и слу­ча­ет­ся, то обыч­но под Новый год, когда это могут быть либо сбор­щи­ки по­жерт­во­ва­ний на бла­го­тво­ри­тель­ные цели, либо рож­де­ствен­ские ви­зи­те­ры — раз­нос­чик газет, мо­лоч­ник, му­сор­щик, рас­счи­ты­ва­ю­щие на чае­вые к празд­ни­ку.

Дом слу­жит ан­гли­ча­ни­ну кре­по­стью, где он может укрыть­ся не толь­ко от не­про­ше­ных по­се­ти­те­лей, но и от на­до­ев­ших забот. Пе­ре­сту­пить ЭТОТ порог зна­чит для ан­гли­ча­ни­на пе­ре­ме­стить­ся в со­вер­шен­но дру­гой мир.

Ан­гли­ча­нин за по­ро­гом сво­е­го жи­ли­ща пол­но­стью осво­бож­да­ет­ся не толь­ко от по­все­днев­ных забот, но и от по­сто­рон­не­го на­жи­ма.

По­ня­тие пат­ри­о­тиз­ма имеет на каж­дом из бе­ре­гов Ла-Манша свои ню­ан­сы. Если фран­цуз любит свою землю за то, что она по­ли­та потом и кро­вью по­ко­ле­ний, за тот труд, ко­то­рый с ней свя­зан, труд па­ха­ря и труд воина, то ан­гли­ча­нин любит свою землю как род­ной дом, как то место, с ко­то­рым у че­ло­ве­ка свя­за­ны не тя­го­ты по­все­днев­но­го труда, а ра­до­сти до­су­га. Образ ро­ди­ны для него — это об­не­сен­ный живой из­го­ро­дью па­ли­сад­ник под ок­на­ми, ко­то­рый он охо­ра­ши­ва­ет, ра­ду­ясь вос­крес­но­му дню. Имен­но эту из­го­родь, а не розу и не ан­тич­ную деву с тре­зуб­цем вла­ды­чи­цы морей сле­до­ва­ло бы счи­тать на­ци­о­наль­ным сим­во­лом ан­гли­чан.

Дей­стви­тель­но, Ан­глия — это цар­ство част­ной жизни, гер­бом ко­то­ро­го могло бы стать изоб­ра­же­ние из­го­ро­ди и девиз: «Мой дом — моя кре­пость».

Ан­гли­ча­нин под­со­зна­тель­но стре­мит­ся от­го­ро­дить свою част­ную жизнь от внеш­не­го мира. «Мы любим быть сами по себе» — гла­сит из­люб­лен­ная фраза. Какие бы от­но­ше­ния ни сло­жи­лись между со­се­дя­ми, каж­дый из них стро­го дер­жит­ся своей сто­ро­ны из­го­ро­ди. Даже если смеж­ные участ­ки не раз­го­ро­же­ны, гра­ни­ца их все равно со­блю­да­ет­ся, слов­но глу­хая стена. Когда дети по не­ве­зе­нию пе­ре­се­ка­ют эту не­ви­ди­мую межу, их тут же с из­ви­не­ни­я­ми за­би­ра­ют об­рат­но (пра­вом экс­тер­ри­то­ри­аль­но­сти поль­зу­ют­ся в по­доб­ных слу­ча­ях лишь такие свя­щен­ные для ан­гли­ча­ни­на су­ще­ства, как со­ба­ки и кошки).

С со­се­дя­ми при­ня­то дер­жать­ся при­вет­ли­во, пре­ду­пре­ди­тель­но, но без какой-либо фа­ми­льяр­но­сти, спо­соб­ной по­ка­зать­ся не­про­ше­ным втор­же­ни­ем в част­ную жизнь. Пер­вая за­по­ведь тут: не лезь в чужие дела. Ан­гли­ча­нин ин­стинк­тив­но от­но­сит­ся к сво­е­му дому как к оса­жден­ной кре­по­сти. Жи­ли­ще его как бы по­вер­ну­то спи­ной к улице. И если хо­зя­ин взду­ма­ет летом по­греть­ся на сол­ныш­ке, он все­гда уся­дет­ся по­за­ди дома, я не перед ним. Окру­жа­ю­щий мир дол­жен оста­вать­ся за по­ро­гом. За­явить­ся к зна­ко­мым за­про­сто, без при­гла­ше­ния или из­ве­стив их перед при­хо­дом по те­ле­фо­ну, здесь не при­ня­то. Не­ожи­дан­ный зво­нок у вход­ной двери — боль­шая ред­кость в Лон­до­не. Если такое и слу­ча­ет­ся, то обыч­но под Новый год, когда это могут быть либо сбор­щи­ки по­жерт­во­ва­ний на бла­го­тво­ри­тель­ные цели, либо рож­де­ствен­ские ви­зи­те­ры — раз­нос­чик газет, мо­лоч­ник, му­сор­щик, рас­счи­ты­ва­ю­щие на чае­вые к празд­ни­ку.

Дом слу­жит ан­гли­ча­ни­ну кре­по­стью, где он может укрыть­ся не толь­ко от не­про­ше­ных по­се­ти­те­лей, но и от на­до­ев­ших забот. Пе­ре­сту­пить ЭТОТ порог зна­чит для ан­гли­ча­ни­на пе­ре­ме­стить­ся в со­вер­шен­но дру­гой мир.

Ан­гли­ча­нин за по­ро­гом сво­е­го жи­ли­ща пол­но­стью осво­бож­да­ет­ся не толь­ко от по­все­днев­ных забот, но и от по­сто­рон­не­го на­жи­ма.

По­ня­тие пат­ри­о­тиз­ма имеет на каж­дом из бе­ре­гов Ла-Манша свои ню­ан­сы. Если фран­цуз любит свою землю за то, что она по­ли­та потом и кро­вью по­ко­ле­ний, за тот труд, ко­то­рый с ней свя­зан, труд па­ха­ря и труд воина, то ан­гли­ча­нин любит свою землю как род­ной дом, как то место, с ко­то­рым у че­ло­ве­ка свя­за­ны не тя­го­ты по­все­днев­но­го труда, а ра­до­сти до­су­га. Образ ро­ди­ны для него — это об­не­сен­ный живой из­го­ро­дью па­ли­сад­ник под ок­на­ми, ко­то­рый он охо­ра­ши­ва­ет, ра­ду­ясь вос­крес­но­му дню. Имен­но эту из­го­родь, а не розу и не ан­тич­ную деву с тре­зуб­цем вла­ды­чи­цы морей сле­до­ва­ло бы счи­тать на­ци­о­наль­ным сим­во­лом ан­гли­чан.

Дей­стви­тель­но, Ан­глия — это цар­ство част­ной жизни, гер­бом ко­то­ро­го могло бы стать изоб­ра­же­ние из­го­ро­ди и девиз: «Мой дом — моя кре­пость».

Ан­гли­ча­нин под­со­зна­тель­но стре­мит­ся от­го­ро­дить свою част­ную жизнь от внеш­не­го мира. «Мы любим быть сами по себе» — гла­сит из­люб­лен­ная фраза. Какие бы от­но­ше­ния ни сло­жи­лись между со­се­дя­ми, каж­дый из них стро­го дер­жит­ся своей сто­ро­ны из­го­ро­ди. Даже если смеж­ные участ­ки не раз­го­ро­же­ны, гра­ни­ца их все равно со­блю­да­ет­ся, слов­но глу­хая стена. Когда дети по не­ве­зе­нию пе­ре­се­ка­ют эту не­ви­ди­мую межу, их тут же с из­ви­не­ни­я­ми за­би­ра­ют об­рат­но (пра­вом экс­тер­ри­то­ри­аль­но­сти поль­зу­ют­ся в по­доб­ных слу­ча­ях лишь такие свя­щен­ные для ан­гли­ча­ни­на су­ще­ства, как со­ба­ки и кошки).

С со­се­дя­ми при­ня­то дер­жать­ся при­вет­ли­во, пре­ду­пре­ди­тель­но, но без какой-либо фа­ми­льяр­но­сти, спо­соб­ной по­ка­зать­ся не­про­ше­ным втор­же­ни­ем в част­ную жизнь. Пер­вая за­по­ведь тут: не лезь в чужие дела. Ан­гли­ча­нин ин­стинк­тив­но от­но­сит­ся к сво­е­му дому как к оса­жден­ной кре­по­сти. Жи­ли­ще его как бы по­вер­ну­то спи­ной к улице. И если хо­зя­ин взду­ма­ет летом по­греть­ся на сол­ныш­ке, он все­гда уся­дет­ся по­за­ди дома, я не перед ним. Окру­жа­ю­щий мир дол­жен оста­вать­ся за по­ро­гом. За­явить­ся к зна­ко­мым за­про­сто, без при­гла­ше­ния или из­ве­стив их перед при­хо­дом по те­ле­фо­ну, здесь не при­ня­то. Не­ожи­дан­ный зво­нок у вход­ной двери — боль­шая ред­кость в Лон­до­не. Если такое и слу­ча­ет­ся, то обыч­но под Новый год, когда это могут быть либо сбор­щи­ки по­жерт­во­ва­ний на бла­го­тво­ри­тель­ные цели, либо рож­де­ствен­ские ви­зи­те­ры — раз­нос­чик газет, мо­лоч­ник, му­сор­щик, рас­счи­ты­ва­ю­щие на чае­вые к празд­ни­ку.

Дом слу­жит ан­гли­ча­ни­ну кре­по­стью, где он может укрыть­ся не толь­ко от не­про­ше­ных по­се­ти­те­лей, но и от на­до­ев­ших забот. Пе­ре­сту­пить ЭТОТ порог зна­чит для ан­гли­ча­ни­на пе­ре­ме­стить­ся в со­вер­шен­но дру­гой мир.

Ан­гли­ча­нин за по­ро­гом сво­е­го жи­ли­ща пол­но­стью осво­бож­да­ет­ся не толь­ко от по­все­днев­ных забот, но и от по­сто­рон­не­го на­жи­ма.